О «подпольном» искусстве в СССР

«Опричники из подземелья». Автор: И. Семенов.

Любители триллеров знают, что единственный способ справиться с фантомом — разгадать алгоритм, по которому тот действует. На Московскую Русь все время нападают фантомы. Чаще, чем кочевники на Киевскую. Последствия разрушительны — не только в экономике и политике, но и в искусстве. Вроде бы соцреализм похоронен, но триллер продолжается. Сон разума плодит новых чудовищ и будет плодить их до тех пор, пока мы не вернемся к здравому смыслу и реальному значению простых слов.

«Подполье». Классический принцип любого докапиталистического государства, в том числе и советского 30-80-х годов, гласит: «Все, что специально не разрешено, — запрещено. Все, что разрешено,— обязательно». Соответственно все сферы нашего бытия — экономика, идеология, искусство — были разделены на «официальную» и «неофициальную» зоны. Границу пролагал карающий меч государства, и направление ее (несмотря на видимую абсурдность отдельных акций: например, взятие под стражу Жанны Агузаровой прямо на сцене в марте 1984 г.) определялось четким и по-своему логичным социальным интересом высшего сословия. Да, Жанна не пела «политических» песен. Но ее деятельность нарушала феодальную монополию «песенных» ведомств. Поэтому ее следовало наказать — как негра, зашедшего в ресторан для белых, или крестьянина, назвавшегося дворянином. Чтоб другим неповадно было.

При Брежневе за неофициальную деятельность уже не убивали, поэтому подпольное искусство создало и сохранило свою традицию. В ней выделяется «магнитофонная культура», соединившая рок с бардовской школой, и бесцензурная литература — «сам»- и «тамиздата». Вопрос о «живописном андеграунде» не так ясен, поскольку художники не имели не зависимых от государства средств популяризации и тиражирования. Опять же в силу особенностей технологии театр почти не дал и кинематограф не дал вовсе никаких подпольных побегов. Из сказанного не следует, что «официальные» Эфрос или Тарковский заведомо второсортнее Галича или «забугорного» Войновича.

Вообще проблема «официальной» культуры не так проста, как это представляется людям, всерьез принимающим антикоммунистический треп журнала «Столица». Повторяю: советское общество далеко не первое тоталитарное общество в истории. Всякое докапиталистическое общество (феодальное, рабовладельческое, государственно-крепостническое — как на Востоке) по определению тоталитарно, за исключением, быть может, краткого по историческим масштабам периода полисной демократии. Но ведь и древность, и средневековье создали высочайшую культуру. В условиях жутких террористических режимов, ничем не уступающих сталинскому, работали те, у кого не грех поучиться и нам. Существовал театр (пусть придворный), создавались картины, поэмы, прекрасные памятники архитектуры. Успенский собор не стал хуже оттого, что Иван III, при котором его построили, был довольно-таки несимпатичным тираном. Конечно,.в обществе, где всякое проявление самостоятельности рассматривается как «политика», художнику трудно, практически невозможно спрятаться от «ежовых рукавиц» — никакое «чистое искусство» от них не спасает. Разве что магическое заклинание «чего изволите, гражданин начальник» (известно, что от частого его употребления художник ссыхается, как шагреневая кожа). Однако происходит это далеко не автоматически. И вообще не так быстро, как кажется со стороны. Наверное, Сенеку не украшает дружба с Нероном, так же как Пушкина — «Клеветникам России». Однако ни тот, ни другой этими эпизодами своей биографии не исчерпываются. Если бы исчерпывались — мы бы ими не интересовались, как не интересуемся тысячами канувших в Лету чиновников и царедворцев.

С другой стороны, «подпольному» искусству его статус не сообщал никакого особого достоинства. Ведь общество представляет собой целостный организм, в котором «подпольная» часть, хоть и не так явно, но все равно несет на себе отпечаток системы. Тот же рок — стопроцентно подпольный жанр — при первых признаках легализации украсился всеми официальными добродетелями: доносами, бюрократизмом» омерзительными склоками из-за денег. А бывшие диссиденты, придя к власти, начали действовать против своих политических противников теми же методами, какие Андропов применял против них.

Репрессиями талант можно деформировать или уничтожить. Но нельзя сформировать. Поэтому понятие «подпольный поэт» и раньше имело смысл только для историка или социолога. Для искусства это терминологическая бессмыслица, того же сорта, что и «арийская физика», «социалистический реализм» или «комсомольская правда».

С «независимостью» дело обстоит еще проще. Согласно Далю, «независимый» — значит «вольный», «свободный», «неподчиненный», «сам себе господин». Так что наши «независимые» газеты, начиная с той, что вынесла это прилагательное в название, представляют собою, как правило, такую же партийную печать, как «Правда» или «Сов. Россия». (См. решение Мосгорисполкома «О финансово-техническом обеспечении «Независимой газеты» — «Вестник исполкома Моссовета», 1990, № 22.)

Независимость проявляется вовсе не в том, чтобы сменить одного хозяина на другого. И тем более не в концентраций мата на единицу бумажной поверхности или длины магнитофонной пленки. Может быть, независимость — недостижимый идеал. В любом случае это гордое слово не имеет никакого отношения к тому, к чему мы его всуе прилагаем.

Наше общество преодолевает наследие Батыя и Иосифа I в разных сферах неравномерно. Гласность пока что область наибольшего продвижения (дай Бог здоровья Михаилу Сергеевичу). Практически в искусстве сегодня разрешено все. Даже то, что не слишком поощряется в европейских странах, там подобным авторам предстоят длинные судебные процессы, штрафы или в крайнем случае заключение их детища, в специальные торговые точки, куда (по свидетельству отсталых европейцев) «заходить считается неприличным». Если у кого-то и возникают проблемы с гласностью — то у тех, кто пытается решать под видом искусства какие-то посторонние задачи. Например, криминальные, но им вряд ли стоит сочувствовать. Существуют еще художники, фатально не находящие контакта с аудиторией, но не всегда по вине последней…

Вот тут-то и воскресает «независимый андеграунд» — теперь уже в качестве мифа. Творческая, профессиональная несостоятельность толкает людей под знамена неуловимого ковбоя Джо из бородатого анекдота:
— Неужели его действительно никто поймать не может?
— А кому он на хрен нужен?